ФРОНТОВАЯ ЖИЗНЬ СОЛДАТ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРАТОРСКОЙ АРМИИ В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

В понятие фронтового быта, или уклада повседневной жизни в боевой обстановке, входит «заполнение» времени служебными обязанностями (несение караульной службы, обслуживание боевой техники, забота о личном оружии, выполнение других работ, свойственных родам войск и военных профессий и т.д.), а также часы отдыха и досуга, в том числе и организованного, то есть всё то, что составляет распорядок дня. Но нередко были и особые периоды позиционного этапа войны, когда заполнить время было очень сложно. Есть немало свидетельств того, что в Первую мировую, большей частью – «окопную» войну, одной из главных проблем становилась элементарная скука, однообразие, невозможность найти достаточно целесообразных занятий для солдатской массы.

Минуты затишья могли сменяться внезапными периодами напряжённых боёв. Поэтому отдых, и, прежде всего, элементарный сон ценились на фронте. «Война выработала привычку спать при всяком шуме, вплоть до грохота ближайших батарей, и в то же время научила моментально вскакивать от самого тихого непосредственного обращения к себе», – вспоминал участник Первой мировой, полковник Г.Н. Чемоданов.

Основными составляющими фронтового быта являются также боевое снабжение и техническое обеспечение войск (оружием, боеприпасами, средствами защиты, передвижения, связи и т. п.), жильё, бытовое снабжение (продуктами питания и обмундированием), санитарно-гигиенические условия и медицинское обслуживание, денежное довольствие, а также связь с тылом (переписка с родными, посылки, шефская помощь, отпуска).
От качества быта, его организации во многом зависят моральный дух войск и их боеспособность. Причём, в специфических условиях конкретных войн недостаточный учёт отдельных факторов быта (например, тёплой одежды в условиях суровой зимы) могли чрезвычайно негативно сказываться на ходе боевых действий или приводили к неоправданно большим потерям и тяготам личного состава.
По прибытию в часть, новобранцы довольно долго, до одного месяца, продолжали ходить в своей одежде. В комплект обмундирования нижних чинов входило два комплекта нижнего белья из грубого полотна, две пары обмоток (портянки), шайка для стирки, защитного цвета фуражка, гимнастёрка, пара штанов (с 1915 года получили распространение рубахи и шаровары из молескина подбитые бумазеей), пара сапог, пара погон и ремень. Поясные ремни с бляхами встречались чаще всего у унтер-офицеров постоянного состава, солдаты же носили, в основном, затяжные ремни. Зимой военнослужащие были одеты в шинели с пристяжными погонами из шинельного сукна, без клапанов и пуговиц по борту, и папахи серого искусственного барашка. Офицеры в условиях сильного холода использовали валенки и полушубки.

Офицерский состав обмундирование обязан был приобретать за собственный счёт (кроме первой в жизни офицерской формы:

С 1899 г. окончившим военное училище и юнкерам перед производством выплачивалось на эти цели по 300 руб.). Между тем мундир стоил примерно 45 руб., сюртук − 32, фуражка − 7, сапоги − 10, портупея − 2,6, погоны − 2-3 руб. и т. д. При воинских частях действовали пошивочные и обувные мастерские.

Снаряжение – фляги, котелки, патронташи, противогаз, палатки и шанцевый инструмент (малая или большая лопата, лом, топор, кирка и верёвка) выдавались солдатам только перед выходом из лагеря или отправлением на фронт. Боевые винтовки выдавались тоже только перед отправлением на фронт, постоянно солдаты запасных полков были вооружены учебными винтовками, винтовками устаревших систем или даже деревянными макетами. Дополнительно офицеры имели планшет для хранения карт и документов, бинокль и электрический фонарик.
Находясь на фронте, солдаты жили либо в блиндажах, либо в небольших ямах, сверху на половину прикрытых досками, внутри которых была сложена печь, состоящая из трёх-четырёх кирпичей. После того как срок пребывания на передовой заканчивался их отводили в тыл для отдыха. Солдат могли расположить на постой в какой ни будь сельской избе или даже в усадьбе – всё зависело от места дислокации подразделения. Чаще всего, если позволяла обстановка, солдат отводили в казармы, где они и проводили основное время.

Казармы состояли из нескольких деревянных нар, количество ярусов которых зависело от высоты помещения. Как правило, матрацем служили соломенные маты, роль подушки играл вещевой мешок, одеяла – шинель, постельное белье не выдавалось. Нары чистотой не отличались и кишели насекомыми. Поскольку ночью из спального помещения никого не выпускали, то для отправления естественных надобностей рядом с нарами ставили деревянную бочку – «парашу». Каждое утро дневальные выносили её из казармы. В несколько лучших условиях находились унтер-офицеры постоянного состава, которые жили в отдельных помещениях. Находясь на службе, офицеры жили либо на казённых квартирах, или постоем в частных домах, а также могли снимать частные квартиры. Для услуг они имели казённых денщиков из солдат своей части, а кто имел возможность благодаря доходам с имения жить на широкую ногу, держали при себе и необходимое количество частных слуг. Жизненный уровень офицера определялся в основном его состоянием.
Времени для отдыха было не много. Всё свободное от занятий и службы время солдаты проводили в казарме, так как право увольняться со двора имели только унтер-офицеры постоянного состава. Основным развлечением солдат были карты и хоровое пение. Командование пыталось также организовать солдатский досуг на фронте: солдатам демонстрировали кино, организовывали самодеятельные театры.

Кормили солдат три раза в день. Когда они прибывали на передовую, их рацион питания выглядел следующим образом: в девять часов утра был завтрак, который состоял из хлеба, чая и сахара. Каждый солдат получал – 2,5 фунта хлеба ежедневно, который был частенько пригоревшим снаружи и непропечённый внутри. В одиннадцать часов приносили обед, как правило, состоявший из горячих щей с небольшим кусочком мяса (а оно не редко бывало порченное), на второе всегда давали кашу. Дневной порцией сахара считалась доля равная трём шестнадцатым фунта. Ужин начинался в шесть вечера, и состоял из одного блюда: либо щи, либо каша с селёдкой. В связи с тем, что дневная порция хлеба выдавалась один раз в день, утром, а последний приём пищи был только в шесть вечера, многие съедали его до ужина или, если были очень голодны, ещё в обед, с первым блюдам. Каждые двенадцать дней солдат на передовой меняли и отводили в тыл на шестидневный отдых. Находясь же в тылу, солдаты питались в спальных помещениях. Дневальные приносили пищу в тазах, из расчёта один таз на десять человек. Сюда же приносили пищу и для унтер-офицеров, но в отдельной посуде. Ритуал чтения молитвы не соблюдался. Нормы довольствия оставались как в мирное время, но качество пищи заметно ухудшилось. Когда полк передвигался, казённая кухня могла задерживаться. В остальное же время, обед и ужин выдавали регулярно каждый день. Изредка была задержка в выдаче хлеба, так как муку и готовый хлеб доставляли из России. Кто имел деньги, тот покупал в солдатской лавке белый хлеб с изюмом – фунт три копейки. Стоимость суточного солдатского пайка в мирное время равнялась 19 копеек, что составляло в год 70 рублей.

Проблемы, связанные с санитарно-гигиеническими условиями и вытекающей из них опасностью вспышек инфекционных заболеваний, особенно остры для масштабных войн. На протяжении многих столетий действовал неотвратимый закон: войны всегда сопровождались эпидемиями. С ухудшением санитарно-эпидемиологической обстановки, для предотвращения желудочных заболеваний в пищу нижних чинов стала добавляться лимонная кислота, была увеличена норма чая.

В рацион солдат и казаков был включен рис, способствовавший скреплению желудка. При воинской части обязательно имелась баня, которой заведовал врач, имевший в распоряжении сотню рабочих-добровольцев. При каждой бане была прачечная, входя в неё, солдаты, сдавали своё грязное бельё, а взамен получали чистое. Когда рота собиралась покинуть окопы и отойти в тыл, в баню посылали сообщение о сроках её прибытия. Банные процедуры способствовали выведению вшей, которыми кишели окопы.

Медицинское обслуживание на войне является одним из ключевых моментов ведения любой войны, особенно затяжных и позиционных, так как именно от него зависят множество человеческих жизней. И, в свою очередь, многое влияет и на него: квалификация медперсонала и их количество в медучреждениях, качество медикаментов и их своевременное поступление в полевые больницы, удалённость госпиталей от линии фронта и оперативность транспортировки больных и раненных в соответствующие учреждения. Санитарно – медицинское обслуживание в армии находилось в ведении Полевой Военно-Санитарной инспекции.

В состав сотрудников полковых госпиталей входили как штатные сотрудники Полевой инспекции – врачи, санитары, медсёстры, так и «нештатные» (сотрудники Красного креста), количество которых могло меняться в зависимости от обстановки.
Если был ранен санитар, то на смену ему могли поставить какого-нибудь смышлёного солдата. После чего врач мог выдать ему справку, в которой говорилось, что данный военнослужащей может временно исполнять обязанность санитара.

Связь с тылом поддерживалась через систему отпусков, почтовую корреспонденцию и шефскую помощь. Отпуск предоставлялся при боевом ранении, связанного с реабилитацией солдата или за отличие, проявленное в бою. Единственным источником пополнения сил являлся отпуск, поэтому, чтобы заслужить его многие специально шли в разведку или просили его вместо какой-либо награды. Солдат, получивший отпуск, также имел право бесплатного проезда по литере «А», что позволяло малоимущим солдатам побывать дома. Но с другой стороны именно с солдат-отпускников началось разложение армии и брожение умов внутри неё.

Почтовая корреспонденция была одной из самых доступных и от того популярным средством связи с малой Родиной. Многие солдаты были выходцами из крестьянской среды, зачастую дальше своего села, уезда или губернии не выезжали, поэтому в письмах стремились описать все перипетии своей фронтовой жизни. Значительное число писем содержало жалобы на пищу, обмундирование, вооружение. Военная цензура строго следила за перепиской фронта с тылом, а потому письма, в которых авторы сообщали об отсутствии желания воевать, о мрачном настрое, или неуверенности в победе, подлежали немедленной конфискации, и не допускались до адресата. И всё же в целом осознание долга было характерно для фронтовой корреспонденции, но писем патриотического характера было крайне мало. Они характерны лишь для начального периода войны. Слова на подобие «…мы всеми силами стараемся и не щадим живота своего, бьём немца…, и пусть он узнает, что есть Россия, русское оружие и храбрые воины нашего великого Царя-батюшки…» объективно не могли часто встречаться в условиях, когда нехватка вооружения, боеприпасов, тяжёлые бытовые условия стали практически нормой солдатской жизни.

Помимо жалоб, письма содержали обращения к родным с просьбой выслать некоторые вещи, которые на фронте были в дефиците или отсутствовали вообще (тёплая одежда, книги, средства от вшей и т.д.). Поэтому посылки от родных являлись не менее значимым источником пополнения бодрости, чем отпуск или почтовая корреспонденция.

Шефская помощь фронту оказывалась регулярно, разными организациями, начиная с городских дум и заканчивая земскими союзами. Она могла быть как разовой, так и постоянной. И проявлялась также по разному, начиная от показов кино и заканчивая обучением грамоте солдат. В основном шефская помощь имела административно-географический характер, так например, Петроградская городская дума оказывала всяческую посильную помощь офицерам столичного гарнизона, регулярно на праздники посылала делегацию с подарками. В состав одного такого подарка входил фунт свечей, фунт шоколада, сотня папирос, почтовая бумага, карандаши, английские булавки и два лимона.

В годы Первой мировой войны все действовавшие в армии выплаты были сохранены (жалование, столовые, квартирные). Более того, были введены новые. Прежде всего, весь офицерский состав получал увеличенный оклад жалованья, порционы и выплаты за поход. Могли быть и дополнительные денежные выплаты. Так, например, авиаторы получали «залётные» деньги (200 руб. для офицеров и 75 руб. для нижних чинов). Они начислялись ежемесячно тем летчикам, которые проводили в воздухе не менее шести часов.

Каждой офицерской должности приказом военного министра присваивался разряд, согласно которому определялась сумма порционных денег. Максимальный размер составлял 20 рублей в день (командир корпуса), минимальный – 2 руб. 50 коп. (командир взвода). Кроме того, офицерам платили и так называемые «фронтовые». Офицерам, попавшим в плен, выплачивалось жалованье за время нахождения в плену, но при условии, что они не перешли на военную службу к неприятелю. Семьям таких военнопленных выплачивалась половина жалованья и столовых денег. Квартирные деньги и пособие на наём прислуги выдавались в полном размере, если оно было положено офицеру до пленения.

Военнослужащие срочной службы находились на полном бесплатном казённом содержании (помещение, продовольствие, одежда и прочие услуги). Им отпускалось незначительное денежное жалованье, которое предназначалось, главным образом, для того, чтобы предоставить необходимые карманные деньги на покрытие тех расходов, которые не обеспечивались в натуральном виде. Годовой размер жалованья нижних чинов срочной службы определялся по воинскому званию и делился на основной и усиленный (он зависел от отдалённости местности и театра боевых действий). Армия была заинтересована в сверхсрочнослужащих, поэтому сделать их службу заманчивой стремились и с помощью достаточного обеспечения из казны. Жалование им устанавливалось по шкале окладов солдат срочной службы, но выплачивалось ещё и так называемое добавочное жалованье – от 280 до 400 рублей в год в зависимости от звания и срока службы. Плюс единовременное пособие – за два года службы 150 рублей, а за десять лет унтер-офицерам – 500 рублей. Также выплачивались деньги за наём жилья в размере половины от норм офицерского состава.

Таким образом, вырисовывается следующая малоприятная картина: российская армия была плохо подготовлена к началу боевых действий по вопросу быта солдат, так как после начала войны он резко ухудшился и был крайне суровым.

Возвращаясь к началу XIX века, полезно ознакомиться с общей структурой армии, сложившейся к этому времени и теми различиями, которые существовали между ее отдельными частями. А частей, различавшихся между собой и по статусу, и по сложившимся в них традициям, было много.

Самой привилегированной частью армии была гвардия, но и в гвардии были полки, отличавшиеся один от другого. Первыми полками империи были пехотные полки Преображенский и Семеновский, и отличить их от остальной армии было можно не только по знаменам, но и по мундирам, и иным отличительным знакам.

Например, на мундире генерала Преображенского полка в 1800 году был только один витой эполет на левом плече. А все офицеры гвардейской пехоты носили белые лосины, такой же камзол, а кафтан традиционного для них зеленого цвета. С 1796 года в качестве важной детали обмундирования был офицерский шарф - его носили на талии, как пояс. Ботфорты были выше колена и не имели отворотов, на руках - белые перчатки с крагами. Обязательным атрибутом офицера была трость.

С 1807 года начало свое существование ополчение, сыгравшее определенную роль в борьбе с наполеоновской армией. Оно формировалось на добровольной основе, но имело свою форму - кафтан с украшениями и треуголку с зеленым пером.

В день праздника, посвященного Ордену Андрея Первозванного (30 ноября) у гвардейцев была особая традиция: они надевали плащ-епанчу, застегнутый впереди на шее, и являлись на церемонию праздника со шляпой в руке.

У гвардейцев Семеновского полка была своя традиция: в походе они надевали на кивер чехол, отстегнув султан, а маршировали в шинелях и непременно с ранцами. Офицеры в поход надевали сюртук, серые походные брюки, ранец и треуголку улом вперед. Этой традиции держались до 1815 года.

Во время Отечественной войны вошло в обычай заменять форменный головной убор бескозыркой. Такую бескозырку кавалергарда с красным околышем можно видеть на портретах М.И.Кутузова.

Из пехотных полков наиболее приметными были лейб-егерские, созданные в 1812 году. Это была легкая пехота, одетая в черные мундиры фрачного покроя, с высоким воротом стойкой. Штаны были длиной до башмаков, свободные, с лампасами в четыре полосы. Кивер егеря имел прогнутое дно. Егерские полки хорошо зарекомендовали себя в войне против Наполеона.

Гвардейские полки в кавалерии появились в первой половине XVIII века, их список открыл Конногвардейский полк, сформированный в 1730 году. Тогда его форма состояла из красного камзола и василькового кафтана с красными воротом и обшлагами, мундир был отделан золотым галуном. В 1807 году конногвардейцев переодели в белый мундир и лосины, на голове у них появилась каска.

С 1796 года существовали полки лейб-гусар и лейб-казаков. Лейб-гусары 1808 года были одеты в красный доломан и ментик, синие чакчиры (чикчиры, чекчиры) - узкие штаны длиной до пятки - и сапоги с отворотами под коленом. Офицерская форма была украшена золотым галуном, у рядового гусара галун был желтого цвета. С 1812 года на гусар надели кивер общеармейского образца, украшенный белым султаном Султан с черной верхушкой означал, что его владелец - унтер-офицер. На кивере в виде кокарды красовался двуглавый орел. Гусарскую саблю носили на поясной портупее.

Уланские полки вошли в состав армии в 1809 году. Уланы носили синий мундир, но воротник и обшлага в каждом полку были своего цвета. Разного цвета были и эполеты - у каждого полка свой. Все уланы без различия чина носили эполеты, но только у штабс-офицеров эполеты были с бахромой. Уланы лейб-гвардии имели золотые эполеты. Основное оружие улана -пика, на которой имелся флюгер - небольшой

флажок (вымпел). Кроме пики, уланы имели на вооружении пистолеты.

В 1820-х годах появился в русской армии уланский полк, состоявший из поляков; их так и называли - польскими уланами. Их отличали по эполетам без бахромы и вороту без шитья.

Полк кавалергардов сформировал Павел I в 1800 году, заменив им личную стражу царствующих особ, созданную еще в 1724 году. Теперь это была тяжелая кавалерия. Кавалергарды вносили кирасу, каску с гребнем из конского хвоста и были вооружены палашом. Обер-офицеры имели серебряные эполеты без бахромы. Ноги кавалергарда были обтянуты белыми замшевыми лосинами и обуты в черные ботфорты выше колен. Дополня-ли наряд белые перчатки. В таком наряде Александр I встречался с Наполеоном при подписании тильзитского мира.

Разнообразие в деталях, расцветках и отделках форменных костюмов было во всех родах войск так велико, что перечислить их, не боясь упустить что-либо, просто невозможно. Например, о мундирах гвардейского флота было бы мало сказать, что они имели по вороту шитье с изображением якорей и эполеты с ба-хромой, но для описания формы и знаков отличия всех морских чинов понадобилось бы заполнить еще не одну страницу. Надо полагать, что в этом нет необходимости: картина кажется вполне ясной. Если же учесть, что постоянно в обмундирование вносились изменения, а иной раз вводились совершенно новые ви-ды униформы, то желающему иметь полную информацию по этому вопросу следует обращаться к трудам по истории военного костюма.

Из государственных законов, которыми было ознаменовано Начало XIX века, один имел отношение к правам военного сословия наравне с другими слоями общества. Его важность трудно переоценить: это был принятый в 1801 году закон о запрещении пыток при проведении судебного следствия.

Светская жизнь офицера, проводившего большую часть дня На службе, активизировалась во время бального сезона - с Рождества до Великого поста. В это время не было такого дня, когда

в нескольких домах не было бы бала или званого вечера, и оставалось только выбирать, куда направиться в первую очередь. Даже женатые и имеющие детей офицеры проводили на квартире с семьей лишь первые дни праздников, а затем отправлялись на балы - надо было поддерживать светские связи в обществе.

Этикет требовал от офицера появляться на светских балах в парадном мундире с эполетами и в коротких штанах - кюлотах. Только на домашнем балу можно было присутствовать в вицмундире. Остальные этикетные правила сохранялись от прежних времен и вытекали из Уставов.

Однако Уставы - это одно, а реальная полковая жизнь - нечто другое, и здесь с самого начала XIX века были очень заметны тенденции к переменам в образе жизни офицерского сословия. Во-первых, армия состояла из частей, различавшихся между собой по статусу. Даже рядовые привилегированных полков имели некоторые преимущества перед солдатами сухопутной армии; тем более они были весьма ощутимы в офицерской среде. Представители наследственных дворянских фамилий, отцы и деды которых имели высокие ранги, считали себя наследниками заслуг своих предков; среди них распространялось убеждение, что это они оказывают государству услугу, служа в армии, а не государство оказывает им свое доверие, поручая защищать страну от врагов. Тем более, что служба в привилегированных полках стала обходиться недешево: офицерское жалованье не покрывало расходов на образ жизни, который считался достойным, скажем, гвардейского офицера. К тому же опыт войн с Наполеоном способствовал развитию свободомыслия: всем было ясно, что истинное достоинство человека не измеряется отведенной ему ступенькой в «Табели о рангах». Кстати говоря, неоднократно переиздававшаяся в течение XVIII и XIX веков «Табель» дожила до 1917 года, хотя ее текст неоднократно редактировался и, в конце концов, изменился очень существенно; неизменным осталось лишь деление всех чинов на 14 классов. Но уже в начале XIX века к ней во многих случаях относились

всего лишь как к исторической ценности, не считая нужным исполнять все предписанные ею правила поведения.

Конечно, сильнейшее влияние на офицерское самосознание оказала Отечественная война 1812 года. Военные успехи, связанные с проявлением личной инициативы, питали самолюбие офицера и чувство ответственности за свое поведение не только под огнем противника, но и в повседневной жизни. Так представление о личной чести офицера приходило на смену артикулам дисциплинарного порядка. Тем более, что было множество примеров того, как выход за рамки «регулярности» приносил профессиональный успех и личную славу - достаточно было вспомнить Дениса Давыдова.

Все это понемногу сказывалось и на военном этикете, и на манерах поведения офицеров. Они стали позволять себе поначалу безобидные вольности: например, многие отпускали себе бороды по примеру партизанских командиров, вносили в одежду особенности, непредусмотренные уставами, начали пользоваться колясками вместо того, чтобы ездить верхом, и т.п. Дальше - больше: безотлучное пребывание в полку стало казаться скучной формальной обязанностью, и в моду вошли дружеские встречи в ресторанах; игра в карты стала таким массовым увлечением, что если бы пришлось применять к игрокам установленные за игру наказания, половина офицерского сословия сидела бы на гауптвахтах. Стали складываться кружки молодых офицеров для дружеских встреч; но если среди наиболее образованных офицеров из этих кружков выросли тайные общества, питавшиеся гражданственными идеями, то в большинстве случаев дело ограничивалось удалой гульбой. Во времена Александра I вошло в моду ездить в трактиры на Крестовском острове, в Екатерингофе; очень популярен был «Красный кабачок». После ночного кутежа от этих заведений разлетались во все стороны тройки, везущие компании офицеров, и к девяти часам утра гуляки являлись к утреннему разводу по месту службы. Если приходили жалобы на их бесчинства в ресторанах, они никогда не отказывались признать свою вину: считалось, что

лгать - позорно, тогда как буянить - не столь уж стыдно. Полковая гауптвахта часто была битком набита арестованными офицерами.

Особенно этим отличались кавалерийские части. Как писал известный Ф. Булгарин, кавалерийская молодежь не желала знать никакой власти, кроме своей полковой (ну и высшей военной, разумеется): не имея перед собой настоящего вооруженного противника, она вела борьбу с полицией, штатскими чиновниками и вообще со всеми, кто был вне воинского сословия. Буйство хотя и подвергалось наказаниям, но считалось, что оно не кладет пятна на офицерскую честь. Дуэли между офицерами одного полка из-за любых пустяков происходили на каждом шагу, причем такие дуэли лишь скрепляли товарищескую дружбу: после них обычно пили шампанское и мирились самым сердечным образом. Дрались на шпагах или саблях, и только в случае кровной обиды стрелялись. Если же одного из офицеров обидел или оклеветал кто-то со стороны, за товарища сразу же вступались несколько однополчан, ибо считалось, что полк - одна семья, у членов которой все общее: честь, время, труды, деньги, развлечения и опасности. Бывало, что всем полком собирали деньги для уплаты денежного долга кого-то из офицеров, в твердой уверенности, что он вернет собранную сумму при первой возможности; а часто деньги давались даже не в долг, а в виде безвозвратной дружеской помощи. Офицера, который изменил своему слову или не вступился в нужную минуту за товарища, отказывались терпеть в полку. Удальцы и повесы не очень боялись последствий своих выходок: эскадронный «отец-командир», как правило, и сам в молодости бывал не раз наказан, даже разжалован в солдаты за дуэли или иные шумные проделки, а потому понимал молодежь. Он был действительным (и единственным) авторитетом в полку; его двери всегда были открыты, а стол накрыт, хоть и не очень изысканно, для всех офицеров полка. И чем строже были требования соблюдать уставные нормы поведения, тем более непредсказуемыми становились офицерские забавы: молодая энергия требовала выхода из

пределов парадной муштры. По воспоминаниям современников, кавалеристы жили бестолково и весело. Даже в строевые занятия они привносили щеголеватость и не утвержденные уставом тонкости. Но не терпели в своей среде важничающих и заносчивых, особенно тех, кто чванился знанием французского языка: про таких говорили, что они ради пущей стройности носят тугие корсеты, которые им мешают дышать, за что их и прозвали «хрипунами».

Даже в гвардейских полках, многие офицеры которых принадлежали к высшему обществу, - Преображенском, Семеновском, Кавалергардском - не чурались в первой четверти XIX века приключений сомнительного свойства, избирая для них, как правило, престижные дачные места на окраинах Петербурга.

Офицеры этих полков, поддерживая в светских отношениях между собой тон изысканной вежливости, аристократической учтивости, во время своих эскапад где-нибудь на Черной Речке устраивали массовые забавы вроде шутовских «похорон шампанского»: черный гроб с бутылками этого вина сопровождали в роли факельщиков, с пением «Со святыми упокой», одетые в черные епанчи с флером молодые кавалергарды. В другом элитном полку была собака, которую обучили при слове «Бонапарт!» бросаться на указанного случайного прохожего и срывать с него шляпу. Если известия о подобных проделках доходили до сведения великого князя, а от него это становилось известно императору, дело могло кончиться отправкой в действующую армию на Кавказ, иной раз даже с лишением офицерского чина.

Если эта эпидемия неуемного удальства захватила в 20-е годы даже самые элитные полки, то что уж говорить о лейб-гусарах, лейб-уланах, лейб-егерях и лейб-казаках, у которых бесшабашное молодечество считалось главной чертой истинно воинского духа. Среди них очень популярна была забава, которая называлась «варить жженку». Группа молодых офицеров-холостяков собиралась на квартире одного из них и рассаживалась на застланном коврами полу кружком. В центре круга уст-

раивался «костер» - очаг, на котором в каком-нибудь сосуде жгли сахар в роме. У каждого в руке был пистолет, затравка которого залеплена сургучом. Как только сахар растворялся, в сосуд наливали шампанское и затем разливали «жженку» по пистолетам. Из них и пили этот славный гусарский напиток. Сопровождали попойку игрой на музыкальных инструментах полковые музыканты, трубачи и песенники, которых угощали остатками напитка. Нередко в такой компании принимал участие и командир; если же опьяневший командир делал выговор одному из собутыльников, даже приказывал отправляться на гауптвахту, провинившийся и в мыслях не имел сопротивляться. Он удалялся, и попойка продолжалась с прежней веселостью. Однако пьянство в одиночку строго осуждалось и было исключительной редкостью.

Речь шла о постойной повинности в русских сёлах 18 века. Сейчас мы предлагаем вам ознакомиться с тем, что о постойной повинности в городах и деревнях думали современники в 19 веке.

Военный постой в оценках современников (XIX в.)

Жизнь, особенно в провинциальных городах, заметно оживлялась с приходом войск, и привлечение большого количества лиц в небольшой городок даже в некоторой степени могло стимулировать его экономически. Из художественной литературы следует, что военные вносили существенные перемены в привычную, устоявшуюся «штатскую» жизнь: «Городок Б. очень повеселел, когда начал в нём стоять кавалерийский полк. А до того времени было в нём страх как скучно...». 456 Одним из наиболее ярких свидетельств взаимоотношений военного и гражданского общества в провинции в период размещения военных частей на постой является поэма М.Ю. Лермонтова «Тамбовская казначейша»:

Вдруг оживился круг дворянский;
Губернских дев нельзя узнать;
Пришло известье: полк уланский
В Тамбове будет зимовать.
Уланы, ах! такие хваты...
Полковник, верно, неженатый –
А уж бригадный генерал
Конечно даст блестящий бал.
У матушек сверкнули взоры;
Зато, несносные купцы,
Неумолимые отцы
Пришли в раздумье: сабли, шпоры
Беда для крашеных полов...
Так волновался весь Тамбов. 457

Поэт весьма точно описывает переживания россиянок при расквартировании в города военных:
«Ах, посмотри сюда, кузина,
Вот этот!» – «Где? майор?» – «О, нет!
Как он хорош, а конь – картина,
Да жаль, он, кажется, корнет...
Как ловко, смело избочился...
Поверишь ли, он мне приснился...
Я после не могла уснуть...»
И тут девическая грудь
Косынку тихо поднимает –
И разыгравшейся мечтой
Слегка темнится взор живой. 458

Гоголь Н.В. достаточно подробно описывает оживление городской жизни в провинции, когда на постой становились солдаты и офицеры: «…Улицы запестрели, оживились – словом приняли совершенно другой вид. Низенькие домики часто видели проходящего мимо ловкого, статного офицера, шедшего к товарищу поговорить, … деревянный плетень между домами весь был усеян висевшими на солнце солдатскими фуражками; серая шинель торчала непременно где-нибудь на воротах; в переулках попадались солдаты с такими жёсткими усами, как сапожные щётки. Усы эти были видны во всех местах... На лобном месте солдат с усами уж верно мылил бороду какому-нибудь деревенскому пентюху, который только покряхтывал, выпуча глаза вверх. Офицеры оживили общество, которое до того времени состояло только из судьи, жившего в одном доме с какой-то диаконицею, и городничего.. Общество сделалось ещё многолюднее и занимательнее, когда переведена была сюда квартира бригадного генерала. 459
Чехов А.П. устами своих персонажей также отмечает влияние военных, прежде всего офицеров, на социокультурное развитие городского общества в середине XIX в.: «…Может быть в других местах и нет, но в нашем городе самые порядочные, самые благородные и воспитанные люди – это военные». 460

Как писали провинциальные газеты, в городской жизни военные играли вдохновляющую роль и особенно радовали находящихся на выданье дочерей дворян, купцов и зажиточных мещан. «Тамбовские губернские ведомости» отмечали в 1856 г.: «…Всё обещает шумное веселье. Недостаток в кавалерах, значительно чувствовавшийся с приходом весны; соперничество блестящих эполет и скромных чёрных фраков должно придать новый характер тамбовским собраниям». 461
Однако, с другой стороны, солдаты в свободное от службы время без дела слонялись по городу в поисках незамысловатых развлечений, среди которых могли быть как народные гулянья, игра в карты, так и кулачные бои, распитие спиртных напитков, вина, что могло дискредитировать армию в глазах у населения. 462 Подобная ситуация была характерна и для рекрутов, которые сразу после присяги распределялись по квартирам и передавались под непосредственный надзор городничих, в обязанности которых среди прочих обязанностей входили следующие: «По отнятию ж у них способа обращаться в пьянстве, особенно в ночное время, харчевни и, буде есть пивочни, запирать, и за всем тем в ночное время рекрутам никуда с квартир отлучаться не позволять». 463 Здесь формулировка должностных обязанностей говорит сама за себя, показывая тем самым наиболее слабые моменты поведения военных на постое.

Письмо Тамбовского губернатора от 24 октября 1826 г. как раз говорит о том, что для улучшения состояния городов даже с точки зрения представителя городской администрации представлялось необходимым наперво решить проблему постоя в городе, так как «последние 10 лет весьма мало из дворян в город переселилось… и останавливает их переселение в города военный постой, продолжающийся в здешней губернии более 9 лет, что подтверждается отзывами дворян…». Таким образом, обзаведясь в деревне хорошим устройством помещений и будучи свободным от всяких повинностей, губернатор говорит о том, что «едва ли в настоящем положении постойной повинности решится пожертвовать капиталом на возведение вновь в городе дома, с которым он подвергнется исправлению городских повинностей, … которая отправляема или в натуре и может стеснять его семейство или требует уплаты довольно значительной на то суммы». 464 Данное обстоятельство, как указывает губернатор, было неприятным для любого гражданина и тем более для представителей дворянского сословия.
Существовали и другие мнения на систему постоя войск в городах и сёлах, такие как: «...Стоянки в средних губерниях были чистым привольем. Эскадронный командир квартировал в большом селе настоящим помещиком и хозяйничал в нём как у себя дома. Кроме деревни, в которой размещался штаб, к району эскадронного расположения были приписаны несколько соседних деревень, что доставляло большую выгоду постояльцам. Солдаты имели по нескольку домов, с которых поочередно получали обед. Для жителей это было необременительно, а солдаты имели всегда прекрасное продовольствие».
В доме, где жил солдат, его считали членом семейства. Такое мнение разделял и М. Богданович в середине XIX в., описывавший состояние военных, которые пользуются на дворах приварком или одинаковой пищей с семейством своих хозяев. Опыт показывает, что такое содержание вместе с казённым пайком весьма достаточно, а в южных хлеборобных и в некоторых подмосковных губерниях поселяне нередко отказываются от солдатской дачи провианта, которая поступает в артель, и кормят своих постояльцев собственным хлебом. 465 За то, что солдаты помогали своим хозяевам в работах, последние давали лошадям вдоволь соломы, а часто и овса... Однако на деле, о существовании платы за корм людей...многие русские крестьяне до половины 1840-х гг. даже не подозревали. 466

Очень интересным при рассмотрении проблемы взаимоотношений военных и гражданских лиц является вопрос, пыталось ли население извлечь из данной ситуации какую-либо выгоду. Необходимо упомянуть о том, что, после того как правительство стало предпринимать шаги по замене натурального постоя денежными сборами с населения, получила значительное развитие практика откупа помещений у частных лиц. И такие случаи достаточно часты, поэтому мы можем
сделать вывод о том, что эти операции с недвижимостью приносили существенный доход. Так, в 1865 г. г. Козлов постиг большой пожар, и для облегчения жителей города, по случаю пожара, хотели переместить 44 пехотный резервный батальон в г. Борисоглебск. Но, как ни парадоксально, некоторые домовладельцы г. Козлова обратились к начальнику Московского
военного округа с просьбой оставить в их городе 44 пехотный резервный батальон и при этом изъявили желание при отделке сгоревших домов приспособить их под казарму для размещения нижних чинов батальона. По этому поводу между военным министром и МВД завязалась следующая переписка:
«Домовладельцы объявили, что пребывание этой части в Козлове не может стеснять жителей, так как городские повинности, заключающиеся в преимущественном отводе квартир офицерам, будучи по малому числу офицеров в батальоне, не обременительны, а также не касаются погоревших жителей, освобождённых от этой повинности по закону….». 467 Так, расквартирование батальона не может вызвать и повышение цен, так как город находится посреди хлеборобной местности. Напротив, в г. Борисоглебске возможно отыскать лишь четыре свободных дома. Удобны для распределения батальона Усмань и Лебедянь, но они назначены для размещения полевых войск. И, таким образом, решено оставить войска в Козлове. 468 Однако данное дело имело своё продолжение, так как в августе того же года от почётного гражданина Рогова, козловских купцов Порецкого и Поляновского была направлена Докладная записка в МВД: «На себя готовы взять постой и отдать свои дома под размещение войск, принимая квартирное довольствие господ офицеров именно на себя, без всяких расходов города». Тем не менее мнения горожан относительно казенного постоя сильно различались, и городской голова от имени общества отрицательно высказался о помещении войск в городе, несмотря на заявления купцов. 469 Также 20 сентября 1865 г. губернатор писал в МВД о том, что «горожане вообще против, так как квартиры вздорожают и погорельцы будут не в состоянии добыть себе жильё в зимнее время, а поэтому квартирование батальона в городе Козлове будет обременительно для жителей. А другие уездные города Тамбовской губернии, не занятые полевыми войсками, по бедности жителей и небольшим постройкам, не могут удовлетворить всем условиям при расквартировании войск по казарменному расположению». 470 Причина же настойчивости Порецкого и Поляновского заключалась в материальных выгодах. Об этом вышеназванные господа прямо и заявили: «Какое есть право общества на имущество наше, когда мы, предлагая правительству услуги отдать свои дома под квартирование войск, не привлекаем никаких даже мелочных расходов кроме прибыли, ибо отпускаемое содержание войску само собой остаётся в руках наших торговцев, а суммы, платимые за постой, как есть сбор земского налога, не относятся к городу». 471

В итоге этого разбирательства материальные интересы состоятельных граждан были удовлетворены и войска оставлены по распоряжению военного министра. 472 Вскоре помещения были наняты, о чём и сообщил губернатор в МВД в ноябре 1865 г. 473 Однако далеко не всегда материальные интересы тех или иных слоёв населения находили поддержку со стороны государства, особенно когда дело касалось финансовых затрат и разнообразных судебных исков со стороны обывателя.
В журнале «Указатель экономический» за 1861 г. были изданы следующие размышления на тему воинского постоя: «…Расспросите старого усача капитана, каких он чудес вам порасскажет. Было время блаженное, как называют его старички, когда рота для ротного командира была то же, что небесное именье. Особенно где-нибудь в глуши, в резервах
солдаты стояли на постоянных квартирах по деревням, провиант поступал полностью в карман ротного командира, а люди ходили на работы». 474 Мнение этого автора особенно интересно, так как он военный. И его взгляд особенно ценен. Однако, несмотря на то, что сам же автор говорит о необычайной тяжести постоя, он против казарм. И мотивация его достаточно интересна и убедительна. Казармы, по его мнению, лишат солдата родной ему среды селян: «…Выходит этот воин в отставку, или увольняется в бессрочный отпуск – это мёртвый член общества». 475 Поэтому автор высказывается за учёт возможностей жителей при отправлении постойной повинности и предлагает «рассчитываться с жителями за всё добросовестно; строить манежи и др. хозяйственные помещения не экономическим способом, а из сумм налогов». 476
Вообще оценки ряда современников, издаваемые в 60-х гг. XIX в. на страницах многих журналов, являются ценным источником для изучения вопроса отношения людей к военному постою. Акцент на проблеме именно в этот период, возможно, был связан с тем, что в 1861 г. в законодательных механизмах империи появились бумаги с проектом закона о постойной повинности, следствием чего и стали публикации в периодических изданиях. Так или иначе, в этих статьях высказывались разнообразные мнения по поводу отправления постойной повинности и отношения к ней простого обывателя. Все современники без исключения говорили о тяжести и неуравнительности повинности. Но всё же у каждого из авторов имелся свой подход и своё видение проблемы.

В частности, автор статьи в «Военном сборнике» высказывается о неудобствах отправления квартирной повинности натурой, а особенно выделяет в этом отношении сельскую местность. Кроме того, он пишет, что эти неудобства распространяются не только на обывателей, но и на их постояльцев, военнослужащих: «…неудобства квартирной
повинности в натуре давно уже испытываются как самими обывателями, так и постояльцами их – офицерами …Во многих уездных городах, где квартирная повинность отбывается в натуре, владельцы домов, к которым назначается офицер, откупаются, платят или государству в квартирную повинность, или самому офицеру, который доплачивает и снимает приличное жильё». 477 Однако в статье говорится о том, что в весьма не многих местностях жители порешили отбывать квартирную повинность деньгами, для чего и положили ежегодно вносить в общественный комитет известное количество денег с тягла или с души, или с капитала и нанимать квартиры. Примером этого может служить, Алексеевская графа Шереметьева вотчина в Воронежской губернии,… где по 25 – 30 к. серебром с каждого тягла. 478 Для избегания всех вышеперечисленных неудобств, автор предлагает введение денежных сборов взамен натуральной повинности. При этом вышеуказанный пример приводится как доказательство удачного новшества.
Ещё один автор начала 1860-х гг., А. Чужбинский, высказывается за обращение натуральной повинности в денежную и строительство казарм. В его статье акцентируется внимание на особенно плачевном положении бедноты, так как, по мнению автора, военный постой всей тяжестью ложится именно на беднейшие слои населения. В городах существуют ещё
квартирные комиссии, и натуральная повинность заменяется взносом известной суммы, уплачиваемой домовладельцем. Человек же с малыми средствами должен отбывать повинность натурою, потому-то сам живёт в домике и не получает с него дохода. В результате чего именно беднейший класс постоянно отягощён постоем. 479

Очень наглядно звучит и ироничное высказывание ещё одного автора этого же периода по поводу квартирных комиссий: «…Председатель квартирной комиссии в уездных городах – городничий. Депутаты по выборам – они почти всегда бывают от чиновников и дворянства – лица вроде Добчинских и Бобчинских, от купцов какой-нибудь маклер – прислужник полиции, от мещан – мытарь, от разночинцев – пробивающийся крохами от той же полиции. Кто же посмеет подать голос против такого полновластного председателя, каков городничий? Правда, в большинстве городков, где квартируются одни инвалидные команды, у такой комиссии работы очень немного: назначить 7 – 10 квартир для офицеров, в том числе для квартирующих надзирателей, да 150 – 200 для солдат. 480 Автор статьи выступает за председательство над квартирной повинностью предводителя дворянства или городской головы, надеясь, по видимому, таким образом навести порядок в квартирных комиссиях. В целом необходимо отметить, что работа квартирных комиссий очень часто вызывала недовольство, как обывателя, так и чиновника различного уровня. Об этом свидетельствует и рапорт тамбовского губернатора: «…В квартирных комиссиях порядок письмоводства в исправном состоянии. Но в Тамбове замечена неисправность в уравнении жителей постойной повинностью, произошедшая более из того, что избираемые депутаты, а особенно дворяне все уклоняются от службы, не приносящей ни жалования, ни других выгод под разными предлогами». 481
Многие исследователи постоя в XIX в. сходились на том, что натуральная повинность, которая с первого взгляда должна бы обходиться дешевле других для правительства, оказывалась в действительности весьма дорогостоящей, потому что повинность эта, обременяя обывателей, препятствовала их благосостоянию; а с упадком благосостояния жителей
государственный доход уменьшался ещё в большей степени. 482 Таким образом, подводя итог, можно сказать, что все современники без исключения, единодушно отмечали тяжесть и разорительность постоя для населения и что государство при этом несло значительные материальные потери. Также отличительной особенностью постоя является его неуравнительность. Мнения исследователей разделялись лишь в вопросах реформирования постоя. Спектр предложений по этому поводу достаточно широк и разнообразен, начиная с того, что нужно оставить войска на обывательских квартирах, преимущественно в сельской местности, и уделить значительное внимание лишь уравнительному распределению, и заканчивая скорейшей необходимостью введения казарменной системы.

Важно заметить, что в конце XIX в., когда уже формально натурального военного постоя не было, войска продолжали активно использовать дома городских и сельских обывателей для расквартирования войск. В воспоминаниях В. Литтауэра отмечается, что у военнослужащих иногда возникали споры с местным населением, которое не хотело брать постояльцев.
Тогда офицеры использовали один достаточно эффективный приём. Они просили письменное объяснение, что жители возражают против размещения военных, но как раз подписывать любые официальные бумаги жители категорически отказывались, предпочитая разместить «незваных» гостей в своих домах. 483
Учитывая всё вышеизложенное, можно выделить несколько «болевых» точек соприкосновения армии и гражданского населения:
− совместное общежитие в течение долгого времени вызывало значительный бытовой дискомфорт;
− имела место правовая незащищённость городского и сельского населения;
− выполнение военными полицейско-контролирующих функций делало их практически безнаказанными на местах;
− сознательная деятельность государства, при которой оно, понимая боязнь населения постойной повинности, часто пыталось использовать постой в качестве рычага давления;
− неуравнительность постойной повинности как в плане географических рамок (концентрация вокруг столиц, приграничных регионов и пр.), так и в количестве распределения на местах, в выборе и назначении домов, невозможность иметь достаточный выбор помещений, отвечающих требованиям войсковых частей, приводило к тому, что лучшие из
домовладений привлекали к себе наибольшее внимание.
Таким образом, нельзя назвать единственную причину недовольства совместного общежития военных и гражданских лиц, как нельзя говорить и о дискриминации одной части другою. При вынужденности такого положения, естественно, находились причины к взаимному недовольству, вытекавшему, однако, не из правоты солдат, с одной стороны, и горожан,
сельчан – с другой, а из внутреннего конфликта с чуждыми, навязываемыми сверху обстоятельствами, в которых приходилось решать все самые насущные каждодневные вопросы сообща с чужими людьми. Такое общежитие не могло не вызывать конфликтов на самые различные проблемы повседневной жизни военных и гражданского населения.

455 Болотов А.Т. Указ. соч. С. 332.
456 Гоголь Н.В. Коляска // Собр. соч.: В 6 т. М., 1959. Т. 3. С. 160.
457 Лермонтов М.Ю. Тамбовская казначейша // Сочинения в двух томах. М., 1988. Т. 1. С. 530.
458 Лермонтов М.Ю. Сочинения в двух томах. М., 1988. Т. 1. С. 531.
459 Гоголь Н.В. Коляска / Сочинения в двух томах. М., 1965. Т. 1. С. 582.
460 Чехов А.П. Три сестры // Избранные произведения в трёх томах. М., 1964. Т. 3. С. 526.
461 Тамбовские губернские ведомости. 1856. № 41. С. 2.
462 Быт русской армии XVIII начала XX века / Автор-составитель С.В. Карпущенко. М., 1999. С. 37.
463 Цит. по: Белоусов С.В. Провинциальное общество и отечественная война 1812 года (по материалам Среднего Поволжья). Пенза, 2007. С. 94.
464 ГРИА. Ф. 1286. Оп. 3. Д. 79. Л. 41–42.
465 Богданович М. О гигиене (сохранении здоровья) русского солдата // Военный журнал. 1855. № 4. С. 9.
466 См.: Лапин В.В. Постойная повинность в России // Английская набережная, 4: Ежегодник Санкт-Петербургского научного общества историков и
архивистов. С. 149–150.
467 РГИА. Ф. 1287. Оп. 26. Д. 17. Л. 50.
468 Там же. Л. 51.
469 Там же. Л. 55.
470 Там же. Л. 59.
471 Там же. Л. 59.
472 РГИА. Ф. 1287. Оп. 26. Д. 17. Л. 62.
473 Там же. Л. 64.
474 Несколько слов о военном постое // Указатель экономический. 1861. № 53. С. 478.
475 Там же. С. 479.
476 Там же. С. 480.
477 Труды комиссии для определения довольствия армейских войск // Военный сборник. 1863. № 1. С. 125 – 127.
478 Там же. С. 128.

В годы Первой мировой войны солдатам приходилось сражаться в очень непростых условиях. Одни армии испытывали проблемы с питанием, другие не могли возводить качественные фортификационные сооружения, потери третьих увеличивались из-за болезней и антисанитарии, а некоторые страдали от всего сразу. Обо всем этом бытовом ужасе нам поведает данный пост.

Противостоявшие русским немцы и австрийцы налаживали фронтовой быт с немецкой основательностью. Например, их бараки в ближнем тылу были оборудованы не "парашами" а специальными уборными.
Были даже переносные туалеты, прообразы современных дачных биотуалетов - этакие ящики с ручками, которые можно было оттащить, например, на середину цветущего луга, как это описано у Ремарка.
Что же касается окопов, то, к примеру, газета "Русское слово" от 20 июля 1916 года приводила такой рассказ одного из фронтовиков:
"Я оглянул взятый окоп и глазам не верю. Неужели мы взяли эти укрепления? Ведь это же не окоп, - это настоящая крепость. Все - железо, бетон. Понятно, что сидя за такими твердынями, австрийцы считали себя в полной безопасности.
Жили в окопах не по-домашнему лишь, а по-семейному. В десятках окопов, по занятии их, мы находили в каждом офицерском отделении много дамских зонтиков, шляп, нарядных модных пальто и накидок. В одном полковом штабе взяли полковника с женою и детьми".

Будущий маршал Василевский так говорил об оборонительных позициях врага: "Были оборудованы гораздо лучше - добротные блиндажи, окопы укреплены матами из хвороста, на некоторых участках укрытия от непогоды. Российские солдаты, к сожалению, таких условий не имели.
От дождя, снега, заморозков они спасались под своей шинелью. В ней и спали, подстелив под себя одну полу и накрывшись другой".
А вот как рассказывал про немецкий быт на фронте сбежавший из плена некий рядовой Василисков: "Бяда, хорошо живут черти. Окопы у них бетонные, как в горницах: чисто, тепло, светло. Пишша - что тебе в ресторантах. У каждого солдата своя миска, две тарелки, серебряная ложка, вилка, нож. Во флягах дорогие вина..."

Впрочем, и австрийское, и немецкое общество оставалось в те годы тоже во многом сословным. Описанные "маленькие радости" окопной жизни, как пишет историк Елена Сенявская, доставались в первую очередь высшим офицерам, потом низшим, потом унтер-офицерам и лишь в самой меньшей степени - солдатам.
Русская разведка, сообщая о плохом снабжении австрийских солдат, подчеркивала: "Офицеры были в изобилии снабжены консервами и даже вином. Когда на привале они начинали пиршествовать, запивая еду шампанским, голодные солдаты приближались к ним и жадно смотрели, когда же кто-нибудь из них просил дать хоть кусочек хлеба, офицеры отгоняли их ударами сабель".

А вот для сравнения воспоминание о жизни во французских окопах на Западном фронте, оставленное писателем Анри Барбюсом:
"Обозначаются длинные извилистые рвы, где сгущается осадок ночи. Это окопы. Дно устлано слоем грязи, от которой при каждом движении приходится с хлюпаньем отдирать ноги; вокруг каждого убежища скверно пахнет мочой.
Если наклониться к боковым норам, они тоже смердят, как зловонные рты. Из этих горизонтальных колодцев вылезают тени; движутся чудовищными бесформенными громадами, словно какие-то медведи топчутся и рычат. Это мы".

В результате настоящим бичом Первой мировой стал сыпной тиф, разносимый вшами. Эпидемии тифа нередко косили солдат даже в больших количествах, чем вражеские пули, а потом перекидывались и на гражданское население.
Так было, например, в Сербии в 1915 году и в погрузившейся в разруху после революции 1917 года России. Тифом болели и славившиеся своей чистоплотностью немцы, несмотря на появившиеся в войсках специальные дезинфекционные котлы-вошебойки, где одежду обдавали раскаленным паром.
Многие солдаты отказывались сдавать на обработку свои вещи, опасаясь их порчи, и во время отпусков приносили тиф из окопов домой. К 1919 году до 16% всего населения Германии переболело сыпным тифом.

На фронтах, проходивших по территории теплых стран, страдали от малярии - в 1916 году только на Салоникском фронте потери войск союзников по Антанте от этой болезни составили более 80 000 солдат, большинство из которых пришлось эвакуировать, а часть умерли.
Но помимо этих были и другие "профессиональные" болезни солдат Первой Мировой, хоть и не уносившие сразу в могилу, но крайне мучительные. Например, так называемый "синдром траншейной стопы", описанный медиками именно в 1914-1918 годах.

Для борьбы с сыростью в окопах англичане и французы на Западном фронте и немцы, на всех фронтах, активно использовали насосы, откачивавшие воду (правда, до тех пор, пока осколки или пули не выводил их из строя).
Но у русских такой сложной по тем временам техники (как и протянутых на фронт водопроводов с чистой водой вместо пропитанной испражнениями и трупным ядом) было мало.

Еще одна "спутница" солдатского быта - так называемая "Волынская" или "Окопная лихорадка", впервые описанная в окопах на Волыни в 1915 году, но мучившая солдат и на Западном фронте (в частности, этой болезнью переболел автор "Властелина колец" Джон Толкиен).
Как и тиф, окопную лихорадку разносили вши. И хотя солдаты от нее не умирали, но мучились до двух месяцев от тяжелых болей по всему телу, включая глазные яблоки.

Как пишет историк Михаил Кожемякин, "качество французского военного питания на разных этапах Первой мировой значительно различалось.
В 1914 - начале 1915 года оно явно не соответствовало современным стандартам, но потом французские интенданты догнали и даже перегнали иностранных коллег. Наверное, ни один солдат в годы Великой войны - даже американский - не питался так хорошо, как французский.
Главную роль тут сыграли давние традиции французской демократии. Именно из-за нее, как ни парадоксально, Франция вступила в войну с армией, не имевшей централизованных кухонь: считалось, что нехорошо заставлять тысячи солдат есть одно и тоже, навязывать им военного повара.
Потому каждому взводу раздавали свои комплекты кухонной утвари - говорили, что солдаты больше любят есть, то, что сами себе приготовят из набора продуктов и посылок из дома (в них были и сыры, и колбасы, и консервированные сардины, фрукты, джем, сладости, печенье). А каждый солдат - сам себе и повар.

Паек французских солдат с 1915 года был трех категорий: обычный, усиленный (во время боев) и сухой (в экстремальных ситуациях).
Обычный состоял из 750 граммов хлеба (или 650 граммов сухарей-галет), 400 граммов свежей говядины или свинины (или 300 граммов мясных консервов, 210 граммов солонины, копченого мяса), 30 граммов жира или сала, 50 граммов сухого концентрата для супа, 60 граммов риса или сушеных овощей (обычно фасоли, гороха, чечевицы, "сублимата" картофеля или свеклы), 24 граммов соли, 34 граммов сахара. Усиленный предусматривал «прибавку» еще 50 граммов свежего мяса, 40 граммов риса, 16 граммов сахара, 12 граммов кофе.

Все это, в целом, напоминало русский паек, отличия состояли в кофе вместо чая (24 граммов в день) и спиртных напитках. В России получарка (чуть более 70 граммов) спиртного солдатам до войны полагалась только по праздникам (10 раз в год), а с началом войны был и вовсе введен сухой закон.
Солдат французский тем временем выпивал от души: вначале ему полагалось 250 граммов вина в день, к 1915 году - уже пол-литровая бутылка (или литр пива, сидра).
К середине войны норма спиртного была увеличена еще в полтора раза - до 750 граммов вина, чтобы солдат излучал оптимизм и бесстрашие настолько, насколько это возможно. Желающим также не возбранялось и прикупать вино на свои деньги, из-за чего в окопах к вечеру встречались солдаты, не вяжущие лыка.
Также в ежедневный паек французского воина входил табак (15-20 граммов), в то время, как в России на табак для солдат собирали пожертвования благотворители.

На фоне торжества французской военной гастрономии и даже русского, простого, но сытного общепит, а немецкий солдат питался более уныло и скудно.
Воюющая на два фронта сравнительно небольшая Германия в затяжной войне была обречена на недоедание. Не спасали ни закупки продовольствия в соседних нейтральных странах, ни ограбление захваченных территорий, ни государственная монополия на закупки зерна.
Широкое распространение получили суррогаты: брюква заменяла картофель, маргарин - масло, сахарин - сахар, а зерна ячменя или ржи - кофе. Немцы, кому довелось сравнить голод в 1945 году с голодом 1917 года, потом вспоминали, что в Первую мировую было тяжелее, чем в дни крушения Третьего Рейха.

Скудно питались и британские солдаты, которым приходилось везти продовольствие по морю (а там орудовали немецкие подводные лодки) или закупать провиант на месте, в тех странах, где шли военные действия (а там его не любили продавать даже союзникам - самим едва хватало).
В общей сложности за годы войны англичане сумели переправить своим частям, сражающимся во Франции и Бельгии, более 3,2 млн тонн продовольствия, чего, несмотря на поражающую воображение цифру, было недостаточно.

Как и немцы, британцы тоже начали использовать при выпечке хлеба добавки из брюквы и репы - муки недоставало. В качестве мяса нередко использовалась конина (убитые на поле боя лошади), а хваленый английский чай все чаще напоминал "вкус овощей".
Правда, чтобы солдаты не болели, англичане додумались баловать их каждодневной порцией сока из лимона или лайма, а в гороховый суп добавлять растущую вблизи фронта крапиву и другие полусъедобные сорняки. Также британскому солдату полагалось выдавать по пачке сигарет или унции табака в день.

Британец Гарри Патч - последний ветеран Первой мировой, умерший в 2009 году в возрасте 111 лет, так вспоминал тяготы окопной жизни:
"Однажды нас побаловали сливовым и яблочным повидлом к чаю, но галеты к нему были "собачьи". Печенье было так тяжело на вкус, что мы выкинули его.
И тут неизвестно откуда прибежали две собаки, чьих владельцев убили снаряды, начали грызться за наше печенье. Они сражались не на жизнь, а на смерть.
Я подумал про себя: "Ну, я не знаю... Вот двое животных, они сражаются за свою жизнь. А мы, две высоко цивилизованные нации. За что мы боремся здесь?"

Развитию стресса у русских солдат способствовала и невозможность снять его традиционным методом - с началом войны в стране был введен "сухой закон" (примечательно, что в германской и французских армиях алкоголь солдатам на фронте выделяли весьма щедро).
Поэтому при первой возможности добыть спиртное военные устраивали настоящие оргии. Публицист и психиатр Лев Войтоловский, заведовавший во время войны военно-полевым госпиталем, описывает душераздирающую картину, увиденную им в дни "Великого отступления" летом 1915 года в Полесье:
"Варынки, Васюки, Гарасюки... В воздухе пахнет сивушным маслом и спиртом. Кругом винокуренные заводы. Миллионами ведер водку выпускают в пруды и канавы.
Солдаты черпают из канав эту грязную жижу и фильтруют ее на масках противогазов. Или, припав к грязной луже, пьют до озверения, до смерти...
Во многих местах достаточно сделать ямку, копнуть каблуком в песке, чтобы она наполнилась спиртом. Пьяные полки и дивизии превращаются в банды мародеров и на всем пути устраивают грабежи и погромы. Пьянствуют все - от солдата до штабного генерала. Офицерам спирт отпускают целыми ведрами".

Прекрасно зная проблемы русских, немцы нередко устраивали провокации - известны случаи, когда они подбрасывали к русским позициям бутылки с отравленным спиртным и "дешево, надежно и практично" вымаривали целые роты.

Другим известным с древности способом "снятия стресса" на войне был секс. Но если предусмотрительные немцы подтягивали к фронту специальные передвижные бордели с проститутками - так называемые "Дома радости", то русским и тут было сложнее.
Немудрено, что резко возросло и количество венерических заболеваний. Количество переболевших "срамными" болезнями в годы войны в России оценивают в 3,6 миллиона мужчин и 2,1 миллиона женщин.